Нет ума - считай, коллега !

Это был 2001 год. В то время национальный вопрос стоял так же остро, что и сейчас. Только заглавную скрипку в нем играл чеченский народ. Война, криминал… Все помните. Сейчас добавился дагестанский. Вопрос запутанный и сложный, поэтому не буду его комментировать. Тем более, что сказ пойдет как раз об армии, национальном вопросе и о том, о чем сейчас громко заявляют на различных интернет-порталах и соц-сетях некоторые граждане, о единении русского народа. И как мне кажется не все из них и из офиса-то выбирались.
Итак. 2001 год. Меня и еще четырех моих братьев по оружию прикомандировали в один славный батальон наших не менее славных Вооруженных сил. Дослуживать. Почему и как отдельная история. Сразу отмечу несколько моментов.
Первое. К дедовщине как таковой мы относились резко негативно. Там, где мы служили, повторюсь служили, ее не было. Когда люди заняты делом, им заниматься такой тратой времени некогда. Все на равных.
Второе. Нашему прибытию офицеры были рады. Мы были хорошими специалистами, нас ценили. В ответ мы старались, в свою очередь командование относилось к нам как к равным. Да и дядьками были уже довольно взрослыми. А посему поселили нас в бывшем офицерском общежитии. В достаточно большой комнате пять коек. Умывальник, плитка, даже телевизор. Кондовый, но телевизор. Душа не было. Это важно.
Все шло гладко. Первую неделю. Пока обживались, пока привыкали, узнавали. В беседах с офицерами и собственными наблюдениями узнали, что действительно батальон хороший, особых проблем не было. Но. Было одно "но". Проблема нарисовалась несколько неожиданная. Солдаты проживали в трехэтажной казарме, все три этажа были заняты. На первом и втором этажах размещались две роты преимущественно состоявшие из русских ребят, татар, башкир и т.д. Третий этаж был занят даже не ротой, взвод еле наберется – дагестанцы. Почему на третьем? Легче контролировать – в самоволку просто так не убежишь, отдельно от других национальностей – нет конфликтов (мы удивились, про дагестанцев еще не было таких новостей так часто). В их казарме постоянно дежурный офицер. Суть была в том, что эти десять или пятнадцать ребят жестко прессовали остальных. Чуть ли не дань пытались с них собирать. Офицеры правда молодцом, следили за этим жестко. На вопрос "когда же дагестанцы успевают? Служба то напряженная!", ответ – хитрожопые, успевают. Второй вопрос "Они ведь даже не в боевых подразделениях, а в обеспечении. Подготовка не та. Сами русские парни разве не могут порвать их? Дагов пятнадцать, остальных человек сорок", ответ – дагестанцы друг за друга держатся, всегда толпой, а русские нет. И! Внимание. Среди русских есть прикормленные "дедушки". Которые в случае чего сами прессуют "молодых". Вот это была новость!
( Collapse )

Все мы грешники. Кто-то больше, кто-то меньше. Все мы знаем про десять заповедей, и вроде как в глубине-то души понимаем: воровать нехорошо, желать своим врагам буйного поноса – ещё хуже, смотреть порнуху и фантазировать о содомии – вообще стопроцентный билет бизнес-класса в ад, к демоническим чертям. Но, тем не менее, все продолжают пиздить с работы бумагу для принтера, шептать в спину своему начальнику «Да чтоб ты просрался, лепрекон простатитный», и дрочить на Сашу Грей, представляя себя вон тем, шестнадцатым сверху, восьмым слева от края.

В дверь моей квартиры сначала позвонили, потом постучали, и тут же, без перехода, предприняли попытку выбить её ногой. Открывать не хотелось: кто бы это ни был – они незваные гости и невоспитанное говно.
- Лидооооос! – За дверью утробно завыли голосом Ершовой. – Худо мне! В глазах темно! Руки заняты! Открываааай!
- А в дверь ты чем звонила? – Я открыла дверь, и впустила в дом зарёванную Юльку, две бутылки вина Лыхны, и подпорченный с одного бока ананас, который Ершова держала между щекой и левым плечом.
- Тебе показать, чему меня научили в восемьдесят девятом году в школе спортивной гимнастики? – Юля выгрузила пузыри в мои руки, а от ананаса откусила огромный кусок. – У меня прекрафная растяфка.
В доказательство Ершова задрала ногу, и помахала ей у меня над головой. С подмётки её сапога что-то упало, и скатилось мне за шиворот.
- Спросонья я туплю. – Призналась я, и спросила: — Ты на такси ехала?
- Пешком, Лида. – Юлька проглотила ананас. – Как Моисей. Сквозь бури и непогоды. По хлябям развёрстым. По землице сырой.
- То есть, через собачью площадку? – Моя рука, уже нырнувшая к себе за шиворот, зависла в воздухе.
- Там у меня был привал. – Ершова тяжело вздохнула. – Бутылок изначально было три.
- Я в ванную. А ты иди на кухню, и готовься отвечать. Вернусь – спрошу со всей строгостью. Расскажешь плохо – осенью придёшь на пересдачу.

Когда я вышла из ванной – бутылок стало ещё на одну меньше. А подгнивший бок ананаса гордо лежал на праздничном блюде, которое я достаю по большим праздникам. Скатерть была мокра от слёз, которые лились из Ершовской головы.
- Тварииииии! – Рыдала Ершова. – Твари и орясиныыыыыыыыыыыыы!
- Начало хорошее. – Я села рядом. – Видно, что вы учили этот билет. Продолжайте, барышня.

И барышня продолжила.
Случился в жизни Юли смертных грех, похлеще пижженой с работы канцелярии: полюбила она женатого. Ну, как полюбила… Не то, чтоб, вот, прям полюбила как Джульетта Ромео, но какая в тридцать-то лет может быть любовь, скажите? После двух разводов и одного неудачного сожительства с человеком по имени Вахтанг Кончадзе? Никакой, конечно, любви. Одна только похоть животная, строго по пятницам в 10 вечера. И всё было хорошо, пока законная супруга Юлькиной радости не прознала про Юлю, и не начала вести себя как дрянь.
( Collapse )